Александр Васильев, лидер группы «Сплин», относительно альбома «Ключ к шифру» 2016-го сказал, что в песнях он специально зашифровывал тайный смысл. Зацепила меня песня «Храм». Покорила не только мелодией и романтическим текстом, но и видеорядом клипа 2017-го года, где Васильев, улыбаясь в бороду, как бы напевает эту песню за рулем автомобиля, это образ путешественника, первооткрывателя, варвара. И потом только смысл «подтянулся», да оказывается ещё и не один.

Первый смысловой слой – это репортаж с разных сторон света, откуда этот путешественник и пишет адресату. Как и положено, сторон света в тексте песни – четыре: «северные широты»; «южные берега»; «монастыри без окон и дверей» – это символ эзотерического Востока с тысячами монастырей; а «глядя на закат» – это западная цивилизация, поскольку солнце садится (закатывается) на Западе.

Также в тексте противопоставляются «пасмурные края» и страна «кирпичных стен», о которой автор пишет «на новгородской бересте». Эти куплеты находятся по разные стороны географически обозначенных сторон света, то есть – вне их, вне пространства, в сфере метафизической, духовной, концептуальной. Итак, что же поэт говорит о мире с позиций духовности?

Пишу тебе из пасмурных краёв

Где дождь наполнил город до краёв

Водой, в которой всё отражено

И всё не превращается в вино

• и дождливые края – это Британия, а «наполненный до краев город» – это Лондон. Концептуально он наполнен «водой», то есть пустыми словами. Мессианские претензии этого государства автор считает безосновательными – они не подкрепляются реальными делами, «чудесами» – «вода» не превращается в «вино», как в первом чуде мессии, Иисуса в Галилейской Кане.

Пишу тебе из северных широт

Живая рыба здесь мертвее шпрот

Здесь лужи — треть вода и две — бензин

Здесь вечно не контачит карта сим

Продолжая религиозные аналогии, «рыба», как символ раннего христианства, в северных и прибалтийских странах (куда отсылает нас упоминание «шпрот») мертва. То есть христианская религия здесь тоже церемониальная, внешняя. При этом северные страны оторваны от окружающего мира, «не контачат» с ним, здесь нет сопереживания, эмпатии.

Пишу тебе из южных берегов

Где тесно на Олимпе от богов

Где пляжи опустели в октябре

Где всё напоминает о тебе

«Южные берега», где в силу мягкого климата так любят прожигать свою жизнь «элиты», божки современного Олимпа, являются, во многом, в силу именно этой «избранности», идеалом всего общества, его эгоистичным представлением о жизненном успехе и счастье, поэтому здесь «всё напоминает о тебе» – это и твои идеалы, адресат. Однако, и на эзотерическом Востоке неблагополучно:

Пишу тебе из тех монастырей

В которых нет ни окон, ни дверей

Нет ничего, и честно говоря

Что нет и самого монастыря

Даже здесь, на Востоке, нет «монастыря», духовной обители, есть только монастырский устав, сдавливающий дух, как узилище без окон и дверей. Обращаясь к Западу, автор видит там такое же пустое прожигание жизни «за так», да ещё и под страхом терроризма, рушащего небоскрёбы:

Пишу тебе и, глядя на закат

Как человек, отдавший жизнь за так

Смотрю, бросаясь в жар или в озноб

Как падает на землю небоскрёб

Так поэт доходит до России:

Пишу тебе поверх кирпичных стен

Пишу на новгородской бересте

Так пишут на обрывках, на клочках

Слепясь, что без очков и что в очках

Необходимо отметить, что факт использования в Древней Руси XII–XV-х столетий бересты в качестве писчей принадлежности часто используют в качестве доказательства отсталости её технологий. В действительности это лишь отражает доступность бересты, как производного материала дровяного отопления – много было бересты в Древней Руси. И писали на ней записки русские люди, также, как сейчас смс-ки и сообщения в соцсетях – походя, второпях, «на обрывках, на клочках». А вот то, что многие люди были грамотными в Древней Руси, факт использования бересты подтверждает. Здесь автор пишет, уже «слепясь», то есть именно в России он находит то Солнце, которого так не хватает в «пасмурных краях», на мрачном севере, самодовольном юге или аутичном Востоке. Не говоря уж о «закатных» странах.

Этот пространственно-временной экскурс завершает закономерным выводом «почвенного» направления о необходимости возвращения домой:

Пишу тебе, что я лечу домой

Что скоро расставания — долой

Пишу, покуда красный светофор

Пишу, пока не кончится айфон

Однако, поэт призывает к углублённому взгляду на мир. Всё тлен: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, всё суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки»,^[1] – но нельзя забывать своих истоков, тех, кто «строил храм», а не только современных геростратов, способных лишь на разрушение построенного ранее во имя дешёвой славы:

Любые вещи превратятся в хлам

Никто не помнит, кто построил храм

Такая жизнь — не сахар и не шёлк

Здесь помнят лишь того, кто храм поджёг

Это – обращение к современнику:

Постскриптум. Я пишу тебе, пишу!

Привет тебе! Тебе — и малышу!

Так долго строить храм и сжечь за миг

Лишь может тот, кто этот храм воздвиг

Это также обращение к будущим поколениям, сегодняшнему «малышу»: «Так долго строить храм и сжечь за миг лишь может тот, кто этот храм воздвиг», – разрушать имеет право только созидающий, причастный к родной почве.